Игумнов.Чужой среди своих.
Невыдуманные рассказы.
автор: Анатолий Лобода.
Скромный, исполнительный
В редакции городской газеты «Труд» отмечали День печати. Как обычно торжественная часть, поздравления, вручение грамот... Когда остались одни мужчины, на столе появилась «московская» .
Фотокорреспондент Анатолий Иванов впервые на таком «мероприятии»: в редакции без году неделя. И хотя ему уже за тридцать, чувствует себя юнцом. Все и Давлятшин, и Игумнов, и Гришенков, и Вопилков — бывшие фронтовики, не раз смерти в глаза смотрели, а он... Когда началась война, он еще под стол пешком ходил.
Особенно Анатолий присматривался к Игумнову, ответственному секретарю. Невысокого роста, плотный, с крупной головой, Игумнов был со всеми подчеркнуто вежливым, обходительным. Во всем любил порядок. Стакан держал, оттопырив короткий мизинец. А в больших темных, слегка навыкате глазах читалась осторожность. Анатолий ломал голому: где он прежде видел этого человека? Причем видел при необычных обстоятельствах. Где же? В сельской школе на Псковщине, где он жил с родителями? Вроде нет. В колхозе? В училище, где учился на агронома? На машзаводе, где работал станочником?
Игумнов за столом, как всегда, возле редактора. Выпивал он немного. После глотал таблетки — на сердце жаловался. Затянули песню. У Игумнова знатный баритон, как у настоящего певца. Особенно хорошо у него получалась песня о «Волге — матушке-реке». А Анатолий слушал и думал: голос-то голос вроде знаком.
Обычно в первую половину дня Анатолий бывал на предприятиях — фотографировал передовиков, а во вторую — проявлял пленку, печатал снимки. Как-то под вечер в дверь фотолаборатории постучали: Анатолий! Давай снимки, будем репортаж ставить! — это был голос Игумнова.
Голос прозвучал посвистом хлыста. «Иван! Давай вожжи, будем вешать!» послышалось Анатолию. Кольнуло в груди. И в фотолаборатории, слабо освещенной красным фонарем, будто сверкнула молния. Вспомнил он, вспомнил...
Было это осенью 1942 года. Который день кряду шел дождь. Жители глухой деревеньки, затерявшейся на Псковщине, собравшие урожай ржи и картошки, наготовившие для скота сена, радовались тому, что развезло дороги и к ним вряд ли пожалуют немцы. Ночью, однако, ударил морозец. Лужи затянуло льдом, грязь задубела и в стылом воздухе запорхали снежинки. Утром разнеслось по деревне: приехал, мол, на подводе не то полицай, не то кто-то с волостной управы.
Анатолию было тогда семь лет. Жил он с матерью и младшим братом в доме деда. Гости нагрянули к ним под вечер.
Где сын твой? На фронте, в Красной Армии? У меня все данные есть! — покрикивал полицай, тряся перед носом деда листком бумаги. — Старосте мы верим, он наш человек...
Дед отнекивался, говорил, что сын в городе, работает на заводе.
— Ну, гляди!
Анатолий, лежа на печи, видел, как полицай с кучером сидели за столом. Мать подносила им тарелки с дымящейся картошкой, солеными огурцами. Пламя коптилки дергалось, отчего шевелились и тени...
При Полновском сельском клубе Игумнов организовал кружок художественной самодеятельности из числа полицейских и служащих немецких учреждений, руководил этим кружком и на сцене исполнял антисоветские песни.
Когда наши войска стали теснить немцев и фронт вплотную приблизился к Пскову, Игумнов, словчив, переметнулся в партизаны. С марта 1944 года он уже в Красной Армии. Участвовал в боях, имел легкое ранение, был награжден медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией».
После войны, боясь разоблачения, он поселился в соседней, Новгородской области, потом, заметая следы, переехал подальше, в Вильнюс, затем в Петрозаводск, где работал в газетах. В 1950 году в Петрозаводске Игумнов был арестован и осужден военным трибуналом на 25 лет за измену Родине и антисоветскую агитацию. После настойчивых «жалостливых прошений», которыми Игумнов бомбардировал власти, в 1954 году псковская областная комиссия по пересмотру уголовных дел снизила меру наказания до 5 лет. В 1956 году по амнистии он был освобожден.
Поселился Игумнов в Ростовской области, в Белой Калитве. Стал работать в газете. Скромностью, исполнительностью, знанием газетного дела Игумнов понравился редактору, и тот, получив назначение в Каменск, взял с собой Игумнова. И на новом месте он пришелся ко двору. И всё б тихо и спокойно было в его жизни, не попадись на глаза этому... фотокорреспонденту.
Персональное дело члена КПСС Игумнова рассматривалось на партийном собрании редакции. Игумнов сидел отдельно, в сторонке, у самой двери редакционного холла. Остальные — ближе к столу президиума. А ведь сколько лет работали вместе, бывало, спорили до хрипоты, обменивались шутками, выпивали по праздникам, вспоминали войну. Всё было. А теперь... Между ним и остальными — словно незримая черта.
О чем он думал? Вспоминал прошлое? То, как, струсив, не бросился в атаку, как поступили его товарищи по роте, а остался в окопе, притворившись убитым... Как, спасая шкуру, пробирался к своему дому... Как впервые встретился с немцами... Да они такие же люди! Только надо с ними ладить... Он со всеми ладил. Просто надо любить порядок и быть исполнительным. А может, вспомнил тайгу под Воркутой? Не долго он лес рубил — вскоре стал заведовать местным клубом, руководить самодеятельностью. И за колючей проволокой можно устроиться... А может, он каялся?
— При вступлении в партию в автобиографии и анкете вы написали, что с июля 1941 года по декабрь 1945—го вы постоянно находились в частях Советской Армии. Почему вы скрыли от партии своё сотрудничество с немецко-фашистскими оккупантами?
Игумнов поднимается и, глядя в пол, говорит потерянным голосом. Мол, признает, что не сообщил... Но прошлое, дескать, искупил честным и добросовестным трудом. И тут же оправдывается, изворачивается. Осужден, мол, был несправедливо, ему приписали грехи отца. А скрывал прошлое с тем, чтобы не повредить брату, который занимал ответственный пост в погранвойсках...
Игумнова исключили из партии. Он уехал из Каменска.
"КАМЕНСКИЕ ИСТОРИИ".
Очерки. Невыдуманные рассказы.
автор: Анатолий Лобода.
